Слишком тихие гавани. Нынешняя система офшоров работала еще в ХХ веке — Finance.ua
0 800 307 555
0 800 307 555

Слишком тихие гавани. Нынешняя система офшоров работала еще в ХХ веке

Мир
559
Рабочий день парижского отделения Базельского коммерческого банка в среду 26 октября 1932 года неожиданно затянулся до ночи. В 16:10 в отель Ля-Тремуй на Елисейских полях, в пяти комнатах которого размещался филиал швейцарского банка, вошел комиссар Бартоле с полицейским нарядом. В фойе он встретил, как потом расскажет прессе, некоего известного сенатора — клиента финучреждения.
Бартоле арестовал 245 тыс. франков наличных (€ 160 тыс.) и опечатал все шкафы с документацией. Двоих сотрудников банка вывели в наручниках. Но главное — комиссар изъял 10 учетных книг, за которыми он и пришел. В них содержалась банковская история французских клиентов. Оставляя свои деньги в Ля-Тремуй, они прятали 20% своих вкладов, которые должны были отдавать государству в виде налогов. Швейцарцы на тот момент не только хранили банковскую тайну, но и не отчитывались перед французскими властями.
Тогда никто даже не подозревал, что педантичность комиссара Бартоле — он просто делал свою работу — всколыхнет финансовый мир и даст начало широкому использованию офшоров.
Скользкий патриотизм
Черная среда для Базельского коммерческого банка могла бы стать не настолько печальной, если бы не французская политическая лихорадка. Только в 1932 году в стране поменялись четыре премьер-министра и, соответственно, составы правительств. Когда журналисты потребовали обнародовать список уклонистов от налогов — а их в перечне клиентов банка было более 2 тыс., министр внутренних дел Камиль Шотан и министр финансов Луи Жермен-Мартен в один голос ответили, что им ничего об этом не известно.
Почему чиновники откровенно лгали, станет понятно через две недели. В четверг 10 ноября на трибуну Национального собрания — нижней палаты французского парламента — вышел депутат-социалист Фабьен Альбертен. За несколько дней до этого он заявил, что обладает копией списка. Имена, названные Альбертеном, взорвали общественность. Клиентами скандального банка оказались три сенатора (члены верхней палаты парламента), десяток генералов, несколько известных судей, два епископа. А также владельцы автоконцерна братья Пежо, законодатель тогдашней парфюмерной моды Франсуа Коти, мебельный магнат миллиардер Вольф Левитан.
“Это люди с исключительно уязвимым патриотизмом,— распинал Альбертен фигурантов скандала.— Они, возможно, не подозревают, что деньги, которые они оставляют в Швейцарии, легко берет в долг Германия”.
Однако для премьер-министра Эдуара Эррио это не стало аргументом. Хотя Берлин и находился под экономическими санкциями, установленными после Первой мировой войны, именно при Эррио Франция полностью отказалась от германских репараций. Дыры в бюджете премьер латал за счет повышения налогов для мелкого и среднего бизнеса, уменьшения жалования госслужащим и снижения дотаций сельскому хозяйству — крестьянам, сокращавшим свои угодья, даже выплачивались премии.
“Чиновники из департамента финансов и представители не которых банков, с которыми я говорил в последние дни, сообщили мне: мошенники недоплачивают стране 4 млрд франков в год (более € 2,5 млрд)”,— говорил с трибуны Альбертен.
Он призвал премьер-министра срочно начать разработку международных конвенций, которые бы воспрещали уклонение от налогов. Но Эррио уже через месяц ушел в отставку. По иронии — из‑за того, что французские банки отказались давать правительству кредиты.
Скандал постепенно затих. Его фигуранты отделались кратковременным стыдом, а Базельский коммерческий банк — легким испугом. Однако засуетились крупные зарубежные клиенты швейцарских финансовых учреждений. Ведь им доверяла свои деньги даже американская мафия после того, как в 1931 году Аль Капоне сел на семь лет за неуплату налогов.
Меер Лански, бухгалтер гангстерских группировок США, в начале 1930‑х стал регулярно переводить денежные потоки своей команды в Старый свет. Вскоре через подставных лиц он приобрел один из небольших швейцарских банков, который помог ему успешно развивать игорный бизнес в Майами.
Не желая повторения французского скандала, клиенты один за другим срочно закрывали счета в Швейцарии. Страну охватила паника. В Берне правительство назвало ситуацию “угрозой национальной безопасности”.
А уже в ноябре 1934 года парламент Швейцарии 199 голосами из 200 проголосовал за 47-ю статью закона о финансовой безопасности. Раскрытие личных данных клиентов банков теперь приравнивалось к уголовному преступлению. Это сразу же успокоило вкладчиков, и за следующие три года швейцарские банки вернули свои позиции. Более того, зарубежные активы, которыми они управляли, увеличились на 28%.
Офшор в сердце Европы
К моменту усиления защиты банковской тайны у правительства в Берне появилось благородное оправдание. В Германии к власти пришли нацисты, и еврейские граждане Третьего рейха стали прятать свои сбережения в соседней Швейцарии. Еще бы, ведь их личные данные должны были быть надежно сокрыты.
Однако нацисты серьезно взялись за своих сограждан, уклоняющихся от налогов. Адольф Гитлер, возглавивший Рейх, издал указ, согласно которому все, кто хранят деньги за рубежом, подлежат смертной казни. Как минимум троих людей казнили после публичных судебных слушаний. Множество других просто исчезали. И все из‑за того, что, несмотря на защищенность данных клиентов, гестапо — тайная нацистская полиция — прошерстило швейцарские банки.
Еще в XVIII веке французский философ Вольтер говорил: “Если вы видите, как швейцарский банкир бросается в окно, прыгайте за ним — там точно есть деньги”. Об этой шутке вспоминалось и в историях с еврейскими счетами. Чтобы получить информацию о них, гестапо активно подкупало банковских служащих. Там, где это было сложно, использовали почти законные методы. Наиболее известной стала миссия агента Георга Ганса Томе, который поселился в Цюрихе в год принятия 47‑й статьи.
Томе объезжал банки и клал небольшие суммы на счета германских граждан, которых на родине подозревали в хранении денег в Швейцарии. Хотя тамошние банки обычно не работали с третьими лицами, но в этом случае они закрывали глаза — мол, клиенту грозит расправа, а посредник не забирает, а вносит деньги. Так, к примеру, Томе положил на счет Антона Фабрициуса, предпринимателя из Ганновера, 20 тыс. франков (сейчас $ 5 тыс.). Их охотно приняли. Для гестапо это означало одно — у клиента есть счет в Швейцарии. После этого Фабрициус исчез.
В другом случае после аннексии немцами Австрии в 1938 году в руки гестапо попал Генри Ловингер, владелец прачечного бизнеса в Вене. Ему предложили свободу — но только если Ловингер переведет все деньги со швейцарских счетов, о которых, как оказалось, гестапо знало, в пользу Рейха.
О множестве подобных историй стало известно лишь после войны. К уголовной ответственности за раскрытие банковской тайны так никто и не был привлечен. А огромные вклады, владельцы которых погибли в нацистских концлагерях, навсегда остались в швейцарских банках.
Наследников стали искать только в 1997 году, да и то после того, как охранник одного базельского банка случайно обнаружил подготовленные к уничтожению документы довоенных вкладчиков.
В октябре 1966 года комитет сената США, расследовавший деятельность швейцарских банков во время Холокоста, выслушал Эстель Сапир. Ее отца из Франции отправили в один из концлагерей в Польше, откуда он не вернулся. Перед этим отец успел подробно объяснить Эстель, где помещены его активы. После войны она без проблем сняла деньги в английских и французских банках. Затем был швейцарский Credit Suisse. У Сапир с собой была расписка от отца, датированная 1938 годом, и документы о размещении депозита.
“Ко мне вышел молодой человек и попросил: “Покажите мне свидетельство о смерти вашего отца”,— рассказывала Сапир.— Я ответила ему: “Откуда у меня такое свидетельство? За ним мне надо было бы обращаться к Гиммлеру, Гитлеру, Эйхману”. Я расплакалась. Выбежала из банка на улицу. Никогда больше я в Швейцарию не возвращалась”.
Сапир обращалась во многие отделения банка в других странах мира с 1946 по 1957 год, и 20 раз Credit Suisse отклонял ее просьбы о возврате отцовских денег.
В швейцарских банках спрятали деньги и сами нацисты. По данным американского историка и дипломата Стюарта Айзенштата, за шесть лет Второй мировой войны они перевели туда не менее $ 5,6 млрд в современном эквиваленте.
Джерси или тюрьма
Главными конкурентами швейцарских банкиров стали офшоры.
Для американцев и британцев налоговым раем стала Панама. В 1919 году там начали действовать новые финансовые принципы. Сначала в стране могли регистрироваться иностранные суда под местной юрисдикцией, что позволяло американским и британским судовладельцам избегать высоких налогов. А в 1927 году американские финансовые магнаты помогли крошечной Панаме ввести законодательство об учреждении компаний, которое позволяло любому без всяких расспросов создавать там не облагаемую налогами анонимную корпорацию.
“Панама переполнена бесчестными юристами, банкирами, агентами по учреждению компаний и бесчестными компаниями,— описывал ситуацию уже конца ХХ века один из сотрудников Таможенного управления США.— Черная дыра, из‑за которой страна стала одним из самых грязных корыт для отмывания самых грязных денег в мире”.
Впрочем, британским финансистам необязательно было обращаться в далекое заморское государство.
Когда после войны Великобритания стала сбрасывать колониальный балласт, вдруг оказалось, что возможности для офшоров у нее под самым носом. Нормандские острова Джерси и Гернси в проливе Ла-Манш, а также остров Мэн у юго-западного побережья Шотландии были давними британскими владениями, однако имели особый статус. Их жители много веков избирали свой парламент и правительство, хотя оно утверждалось в Лондоне. Из-за низкого товарооборота и отсутствия крупной промышленности на островах всегда были невысокие налоги на товары и услуги — в пределах 5–7%, и Лондон их никогда не регулировал.
Еще до войны некоторые дельцы из метрополии сообразили, что до финансового рая рукой подать. Но в 1940‑м Нормандские острова оккупировала Германия и повысила там налоги до 20%. В 1945‑м все вернулось на круги своя, и британские земли в Ла-Манше стали обетованными для дельцов из Сити (бизнес-квартал Лондона). Вскоре даже появилась поговорка Джерси или тюрьма.
К началу 1960‑х на островах распространилась хитрая практика получения английскими компаниями регистрации в юрисдикции Нормандских островов без перемещения в эту юрисдикцию. По действовавшим местным законам, для этого надо было включить в состав совета директоров компании хотя бы одного резидента Нормандских островов и проводить годовое собрание совета директоров за пределами островов Гернси и Джерси. Но и тут — пожалуйста. Ближайшая к ним суша — островок Сарк. Там обычно и проходили решающие встречи, как правило, превращавшиеся в банкеты. В журналистской среде возникло название этой системы — Sark Lark, саркская утеха.
В тех же 1960‑х Великобритания начала долгие переговоры о вступлении в Европейское экономическое сообщество, которое состоялось только в 1973 году. Лондон приложил все усилия, чтобы Джерси, Гернси и Мэн остались вне структур Римского договора. Джеффри Риппон, ответственный за переговоры, во время своего визита на острова в 1971 году заявил: “Ваша налоговая автономия гарантирована — говорю это сознательно и медленно. Не возникнет и вопросов о том, что вам придется применять какие‑либо элементы налоговой политики сообщества”.
Так оно и случилось. Сейчас, по самым осторожным подсчетам, размер налоговых платежей, которые ежегодно недополучают фискальные органы из‑за регистрации компаний на трех этих островах, составляют $ 30 млрд.
Олег Шама
По материалам:
НВ
Если Вы заметили ошибку, выделите необходимый текст и нажмите Ctrl+Enter , чтобы сообщить нам об этом.

Поделиться новостью

Подпишитесь на нас