400
Анатомия экономики популистов
— Казна и Политика
Минимум год популизм сеет хаос на просторах западных демократий. Популистские силы — партии, лидеры и идеи — сделали возможной победу кампании “выхода” из ЕС на референдуме в Великобритании и избрание Дональда Трампа президентом США. Теперь популизм угрожает победить на выборах в Нидерландах и во Франции.
Однако несмотря на распространение популизма, этой концепции трудно дать точное определение. Популисты часто нетерпимы к чужакам и тем, кто от них отличается.
Ультраправый популистский лидер Нидерландов Гирт Вилдерс твердо верит в защиту прав геев. Президентскую кампанию Трампа можно описать как антиэлитное движение, но его администрацию уже можно назвать дочерней компанией Goldman Sachs.
Пока популистский реванш исходит от правых националистов, некоторые из ведущих популистов последних десятилетий, такие как покойный президент Венесуэлы Уго Чавес, твердо поддерживали левый спектр.
В то же время разделяемый ими взгляд на мир — это игра с нулевой суммой. Она требует создания козла отпущения, которого можно обвинить во всех проблемах. Кроме того, поскольку популистские лидеры утверждают, что воплощают волю “народа”, они считают демократию лишь средством обретения власти, а вовсе не целью.
Однако популисты имеют больше общего, чем просто одержимость культурными парадигмами и политическими границами.
Они также разделяют рецепт экономического управления, тот, который корреспонденты Project Syndicate начали отслеживать задолго до того, как новая мода на популизм стала доминировать в заголовках мировых изданий. Руководствуясь их анализом, можно отследить истоки сегодняшнего популистского реванша.
Проблема диагностики
Ввиду многоликости популизма, можно ли вычленить основную причину его появления? Профессор политэкономии университета Уорика Роберт Скидельськи считает закономерным, что основные политические потрясения 2016 года, Brexit и победа Трампа, произошли в странах, которые активнее всех поддерживали неолиберальную экономику.
Экономическая модель Великобритании и США в течение последних нескольких десятилетий, отмечает Скидельски, позволила “нецензурно щедрое вознаграждение для немногих, высокий уровень безработицы и неполной занятости, а также сокращение роли государства в обеспечении благосостояния”.
Этот рост неравенства, пишет он, “срывает демократическую завесу, которая скрывает от большинства граждан то, как на самом деле работает власть”.
В то же время основатель и главный экономист аналитической компании Gavekal Анатолий Калетский видит иные процессы и называет несколько причин, ставящих под сомнение связь между популистской политикой и экономическим бедствием”.
Прежде всего, указывает он, “большинство избирателей, исповедующих популизм, не являются ни бедными, ни безработными, не являются жертвами глобализации, иммиграции и свободной торговли”.
Проанализировав экзитполы референдума о Brexit и ответы опроса, Калетский делает вывод, что именно культурные и этнические отношения, а не прямые экономические мотивы, являются реальными причинами такого голосования.
На первый взгляд, эти аргументы могут показаться несовместимыми, но их расхождение на самом деле существует только между конечными и краткосрочными причинами.
По мнению Скидельского, “расхождение между культурными ценностями меньшинства и большинства становится серьезным фактором дестабилизации только тогда, когда отдачу от экономического прогресса получают главным образом богатые”.
Так же Калетский считает, что “кризис 2008 года создал условия для политического демарша со стороны старых, более консервативных избирателей, которые проигрывали культурную битву в вопросе расы, пола и социальной идентичности”. В то же время гарвардский политический философ Майкл Сандел предостерегает от сосредоточения только на “фанатизме популистского протеста” или на его “экономическом аспекте”.
Фундаментальный вопрос, утверждает он, заключается в том, “что потрясение 2016 года стало следствием неспособности правящей верхушки решить настоящие проблемы”. Они “касаются социального достоинства, а не только зарплаты”, и их трудно отделить “от аспектов нетерпимости популистского протеста” — антииммигрантских настроений.
Нобелевский лауреат по экономике Эдмунд Фелпс также связывает гнев электората популистов с потерей их достоинства в политэкономическом контексте.
По мере того как доля занятости в США в производстве неуклонно снижается, отмечает Фелпс, синие воротнички “потеряли возможность выполнять значимую работу и чувствовать защищенность”. Другими словами, потерять хорошую работу для них означает потерять источник смысла в своей жизни.
Хотя много потерянных производственных рабочих мест были заменены на новые рабочие места в новых секторах, отмечает историк Оксфордского университета Маргарет Макмиллан, экономические аргументы “не могут нивелировать недовольство людей, чувствующих себя маргинализованными, недооцененными и презираемыми”.
Болезнь демократии
Профессор политологии Принстонского университета Ян-Вернер Мюллер, который в 2016 году опубликовал высоко оцененную книгу о популизме, считает “чувство отчуждения и бесправия” благодатной почвой, в которую политики-популисты могут посеять зерна обиды. Ранее Мюллер также объяснял, что “популизм нельзя понять на уровне политики, скорее, это особые представления о политике”.
Прежде всего, отмечает он, популистские представления разъединяют: “Они противопоставляют трудолюбивых людей коррумпированным элитам, которые на самом деле работают лишь для продвижение собственных интересов, а также тех, кто на самом дне общества, которые также не работают и живут за счет других”.
В своей наиболее опасной форме популизм можно рассматривать как аутоиммунное заболевание, при котором демократия приводит к власти силы, которые атакуют ее.
Бывший министр финансов Чили Андрес Веласко сетует, что природа представительской демократии может создать впечатление, будто политики являются “далекими и не заслуживают доверия”. “Риторика современной демократии, — пишет он, — подчеркивает близость к избирателям и их проблемам”.
Однако избранники не могут тратить все свое время на взаимодействие с избирателями, когда они обязаны управлять страной. Когда этот диссонанс между риторикой и реальностью становится “слишком кричащим”, “авторитет политических лидеров страдает”.
Эта потеря доверия заставляет недовольных граждан отдавать предпочтение мнимым истинам. Поэтому “хотя популистская политика приводит к снижению общего экономического благосостояния”, отмечает Веласко, “рациональные избиратели выбирают ее, потому что она является ценой распознавания между разными типами политиков”.
Кроме того, готовность переживать экономические неурядицы, чтобы отомстить элитам за измену и наказать козлов отпущения, может быть определяющим элементом современного популистского возрождения.
Популистские лидеры в Венгрии и Польше, продвигающие свой бренд “нелиберальной демократии”, похоже, сделали ставку на этом предположении. Профессор Мачей Кисиловски из Центрально-европейского университета указывает, что высокие экономические затраты нелиберальной демократии могут быть очевидными.
По его словам, электорат этих стран может рассматривать экономический застой как приемлемую цену за то, чего они хотят больше всего: более привычный мир, где государство гарантирует чувство достоинства за счет других. Славомир Сираковски из Института перспективных исследований в Варшаве поддерживает эту точку зрения.
Когда партия Ярослава Качиньского “Закон и справедливость” вернулась к власти в Польше год назад, многие предполагали, что это ненадолго.
Однако она достигла успеха, потому что Качинский освоил политику “двух вопросов, близких и дорогих избирателям: социальные выплаты и иммиграция”. По мнению Сираковского, пока Качинский контролирует эти два бастиона настроений избирателей, он в безопасности.
Плацебо популистов
Как долго популистские правительства могут поддерживать щедрые социальные выплаты при отсутствии сильного экономического роста? Ответ на этот вопрос зависит от того, как долго их сторонники будут оставаться убежденными в том, что они могут получить свой кусок пирога.
Это именно то, что бывший лидер Brexit и нынешний министр иностранных дел Великобритании Борис Джонсон пообещал избирателям.
По словам экономиста Колумбийского университета Джеффри Сакса, сразу после голосования по Brexit избиратели-рабочие считали, что большинство потерь от такого шага испытывают богачи, особенно оголтелые банкиры из Лондона.
Учитывая неожиданную устойчивость экономики Великобритании в 2016 году, популисты, вероятно, чувствуют свою правоту.
Хотя большинство экономистов неверно оценили “непосредственное влияние голосования по Brexit на экономику Соединенного Королевства”, пишет Паола Субаччи из аналитического центра Chatham House, “мрачный долгосрочный прогноз, вероятно, верный” ввиду того, что британские лидеры желают полного разрыва с единым рынком и таможенным союзом ЕС.
Такие отсроченные эффекты могут создать алиби для политики, которая, по словам Веласко, и является тем, как работает экономический популизм.
Например, подход, который, вероятно, выберет Трамп, состоит из снижения налогов, мер по стимулированию роста и протекционизма, без учета инфляции и последствий для государственного долга. Однако он, в конце концов, потерпит неудачу.
Впрочем, говорит Веласко, это может затянуться и дать популистским правительствам больше времени, чем предполагают наблюдатели. “Популистская политика так называется потому, что она пользуется популярностью, — отмечает он. — А она пользуется популярностью потому, что она работает — по крайней мере некоторое время”.
В это время популистские лидеры могут проводить политику, которую одобряет не только их базовый электорат, но и многий противники.
В вихре первых дней пребывания на посту Трамп, например, выполнил предвыборное обещание отказаться от Транс-Тихоокеанского партнерства. По мнению экономиста Принстонского университета Ашока Моди, это был положительный шаг, потому что “международные торговые соглашения становятся все более навязчивыми”.
Перед избранием Трампа экономист Гарвардского университета Дэни Родрик призвал к перераспределению “между национальной автономией и глобализацией”. По его мнению, очевидно, что “требования либеральной демократии” должны предшествовать “правилам международной торговли и инвестиций”.
Обещание Трампа относительно налоговой реформы для компаний также пользуется широкой поддержкой далеко за пределами его электоральной базы.
По мнению Мартина Фельдштейна, который был председателем Совета президента Рональда Рейгана по экономическим вопросам, ныне законодательные предложения относительно устаревшей налоговой системы США могут “иметь весьма благотворное влияние на инвестиции в бизнес, повышение производительности труда и общий экономический рост”.
Если предположить, что Трамп, работая в вместе с республиканцами в Конгрессе, сможет найти правильный баланс в вопросе этой реформы, он на некоторое время сможет заручиться поддержкой бизнес-сообщества.
Экономический историк из Принстонского университета Гарольд Джеймс также утверждает, что “экономика американского популизма не обязательно потерпит неудачу, по крайней мере не сразу” благодаря уникальной позиции США в мировой экономике.
В то же время он отмечает, что последствия для США могут быть менее заметными, чем для других стран в такой ситуации.
Драматический поворот
Однако даже если Трампу удастся продлить свой “медовый месяц”, Джеймс не исключает, что “заразный популизм создаст условия для самоуничтожения”.
Один из способов, как бы это могло произойти, утверждает Бенджамин Коэн из Университета Калифорнии, Санта-Барбара, это когда США потеряли бы свои “непомерные привилегии” как эмитента доминирующей международной резервной валюты.
Если Трамп будет держать свое протекционистское обещание “Америка превыше всего”, пишет Коэн, то “инвесторы и центробанки будут вынуждены постепенно искать альтернативные резервы для своих свободных миллиардов”.
Для экономического популизма Трампа также может наступить время расплаты, если он приведет к новому циклу бума-падения, что может завершиться периодом стагфляции в период выборов в конгресс США в 2018 году.
Незадолго до выборов Фельдштейн предупредил, что “переоцененные активы способствуют созданию все более рискованной среды”.
Учитывая, что экономика США уже в условиях полной занятости и с инфляцией на уровне около 2%, запланированное Трампом финансовое стимулирование может привести к перегрузке и заставить ФРС поднять ставки по Федеральным фондам (ставка, по которой банки США предоставляют друг другу однодневные ссуды. — ред.).
Такой сценарий ухудшит положение электоральной базы Трампа, состоящей из белых избирателей рабочего класса в бывшем производственном центре Америки. Такой же эффект могли бы иметь и его предложения по торговле, способные легко спровоцировать торговые войны с Китаем, Мексикой и другими партнерами.
Уволенным синим воротничкам Трамп заявил, что в потере их рабочих мест виновны торговые соглашения и конкуренция со стороны импорта.
Однако, как отмечает лауреат Нобелевской премии по экономики Джозеф Стиглиц, “из-за повышения производительности, превышающей рост спроса в мире, Америка “столкнулась бы с деиндустриализацией даже без свободной торговли”. Посему рецепт торгового протекционизма Трампа “сделает американцев беднее”.
Одной из причин, объясняет бывший главный экономист Всемирного банка Энн Крюгер, является то, что импорт также создает и поддерживает рабочие места.
Ирония предложенных Трампом импортных тарифов заключается в том, что они угрожают американским экспортерам. Многие рабочие места в экспортных отраслях, отмечает Крюгер, существуют благодаря тому, что недорогой импорт позволяет американским товарам конкурировать на внутреннем рынке и за рубежом.
“Экспорт в США обеспечивает иностранцам высокий уровень дохода, благодаря чему они покупают импорт из США и других стран”, — говорит Крюгер.
Саймон Джонсон из Массачусетского технологического института также опасается такого проигрышного сценария. Если Трамп начнет облагать налогом импорт, утверждает Джонсон, то “цена за работу будет высока: весь импорт подорожает, и это увеличение цен будет ощутимым во всем, что покупают американцы”.
Провалить операцию
Другие комментаторы точно определили глубокий недостаток популистских экономик, если не учитывать некоторые конкретные предложения, — безрассудство.
Популисты часто переоценивают свои возможности, когда пренебрегают правовыми, экономическими или политическими соглашениями или когда неправомерно влияют на рынки с целью обеспечения выгоды для тех, кто их поддерживает.
На самом деле согласно анализу экономического популизма в Латинской Америке Себастьяна Эдвардса из Калифорнийского университета, а позднее и Рюдигера Дорнбуша из Массачусетского технологического института, стандартной популистской практикой является демонстрация “отсутствия беспокойства существованием фискальных и курсовых ограничений” в погоне за более быстрым ростом и перераспределением.
Нуриэль Рубини из Нью-йоркского университета подозревает, что Трамп может аналогично пытаться нагло вмешаться в работу валютных рынков.
Поскольку его меры стимулирования приводят к росту стоимости доллара, говорит Рубини, то “Трамп может в одностороннем порядке вмешаться, чтобы ослабить доллар, установить функции контроля над капиталом, чтобы ограничить приток капитала, который укрепляет доллар”. Однако если Трамп будет слишком безрассудным, то на уже взбудораженных рынках начнется масштабная паника.
Моди видит серьезные риски во вмешательстве Трампа в деятельность корпораций и принятие решений бизнесом. Облив грязью компании в Twitter, чтобы те сохраняли рабочие места в США, или наказывая компании за отказ продавать товары бренда его дочери, Трамп уже начал подрывать “нормы и институты, которые регулируют рынки”.
По мнению Фелпса, вмешательство Трампа через Twitter вместе с его планом дерегулирования рискуют укоренить корпоратизм путем инноваций и конкуренции, необходимых для поддержки экономического динамизма и увеличения доходов.
Поиск лекарств
Может ли на фоне популистских движений, ломающих политическую систему, возникнуть положительная непопулистская экономическая политика? Нобелевский лауреат и экономист Майкл Спенс видит возможность в непринятии недовольными избирателями недостаточно открытой модели экономического роста.
“Если отменить предыдущие предположения, предубеждения и табу, возможно, можно создать что-то получше”, — пишет он.
Стиглиц проблеском надежды видит то, что противники Трампа испытывают “новое чувство солидарности с основополагающими ценностями — толерантностью и равенством, поддерживаемыми осознанием фанатизма и женоненавистничеством в открытой или скрытой формах, которые проявляют Трамп и его команда”.
Неявный аргумент, который прослеживается во многих комментариях, заключается в том, что единственным профилактическим средством против экономического популизма является более агрессивное перераспределение. Как выразился Родрик, популизм и плохое управление в целом возникают тогда, когда элиты не хотят вносить изменения, чтобы гарантировать, что благодаря существующей экономической модели каждый действительно получает выгоду.
За последними масштабными отказами от “системы” стоит распространенное среди определенных групп избирателей чувство, что “власть” подчинила интересы граждан космополитическим целям — глобализации, иммиграции и культурному разнообразию.
Большинство комментаторов соглашаются, что экономические потрясения, такие как Великая рецессия или долговой кризис Еврозоны, не являются ни необходимыми, ни достаточными, чтобы объяснить подъем популизма. Популизм, скорее, является ответом на затяжное экономическое недомогание, ухудшение уровня жизни, снижение доверия к существующим учреждениям, а также на бытующее мнение, что люди при власти наживаются за счет народа.
Это сложные экономические и политические проблемы, для которых популизм предлагает причудливо простые решения. Усилия прессы, направленные на то, чтобы разбудить умы популистов, оказались непродуктивными и, вероятно, продолжат работать так же.
Тем, кто против “популизма в качестве лекарства”, придется придумать столь же мощную альтернативу или беспомощно наблюдать, как экономическая неопределенность и отчаяние овладевают пациентом.
Оригинал публикации: The Anatomy of Populist Economics
Перевод – Виталий Дубенский
По материалам: Економічна Правда
Поделиться новостью
