1027
Реформы или инклюзивность: дилемма Петра Алексеевича
— Казна и Политика
Модное нынче слово “инклюзивность” означает способность определенной политики, политиков или политической системы в целом максимально учитывать интересы всех членов общества для того, чтобы избежать деструктивных (особенно силовых) конфликтов. Но модернизация общества – это всегда резкое изменение привычного образа жизни, что неизбежно порождает победителей и побежденных, а следовательно, ярых сторонников и непримиримых противников реформ. Поэтому перед любым правителем, который хочет остаться в Истории модернизатором, возникает дилемма: радикальные реформы или инклюзивность. Например, царь Петр Алексеевич стал Великим, жесточайшим способом сломив патриархальную Московскую Русь через колено. А первый президент Украины Леонид Кравчук, наоборот, гордится тем, что, вопреки всему, смог сохранить мир в весьма неоднородной стране в переломный период, правда, ценой откладывания крайне необходимых реформ. Промедление с которыми, в свою очередь, обернулось глубоким экономическим спадом, консервацией “совка” и, наконец, нынешним трагическим противостоянием старого и нового, правда, возможно, уже с другим балансом сил и, соответственно, надеждой на другой, лучший, результат. Будет ли он достигнут?
Пока же в ответ на это противостояние украинский народ с редким единодушием (невиданной со времен того самого Кравчука) избрал президентом другого Петра Алексеевича – в отличие от тезки, человека, как раз вроде бы склонного решать проблемы мирным путем. Это при том, что страна в катастрофическом положении, вполне сравнимом с ситуацией 22-летней давности, и так же остро нуждается в радикальных реформах. Только теперь уже промедление или неудача смерти подобны, потому что непосредственно угрожают не только целостности, но и самому существованию Украины. Но возможно ли совместить радикальность с такой необходимой сейчас инклюзивностью?
Этот вопрос встал не только перед Украиной. Из всех стран “арабской весны” только Тунису удалось избежать гражданской войны и переворотов – и получилось это благодаря “инклюзивной” конституции, принятой в результате общенационального компромисса. Правда, экономика там остается зарегулированной до предела. В то же время примерные для многих реформы в Грузии закончились (по крайней мере на данный момент) политическим поражением реформаторов – в том числе и потому, что одним из их девизов было “горе побежденным”, поэтому люди после сорока там оказались на обочине. Польша начала с радикальной “шоковой терапии”, но потом, наоборот, перестаралась с обеспечением пенсионеров, что в свое время привело к безработице среди молодежи. Венгрия слишком долго обеспечивала щедрые социальные программы за счет доходов от приватизации, в результате большая часть населения оказалась на обочине… В общем, инклюзивность безусловно полезна, но не в любых дозах.
Хотя если говорить в узком смысле об инклюзивности политических и экономических институтов, то Асемоглу и Робинсон в своей известной книге “Почему нации терпят поражение” (Why Nations Fail) считают именно их ключом к успеху. Инклюзивные институты, по их мнению, приоритетны, поскольку они обеспечивают способность к эволюционным изменениям: та же Британская революция не привела к немедленному установлению нового социального порядка, но открыла путь к дальнейшим изменениям, которые уже не требовали кровопролития. Впрочем, чтобы заставить подвинуться тех, кто получает от ограничения доступа к политике и экономике для остальных, необходима революция и часто не одна: добровольно расставаться с привилегиями верхушка нигде и никогда не соглашалась. Как ни парадоксально, для утверждения инклюзивных институтов в какой-то момент обязательно нужна решительная победа, неинклюзивная по определению.
Что же собой представляют инклюзивные институты? Это давно знакомые свободный рынок, где все имеют равные права и возможности достичь успеха в бизнесе, и демократия, что, как известно, основывается не так на власти большинства, как на защите прав меньшинства. Даже если полноценная демократия как политическая конкуренция с открытым доступом для всех еще не устоялась, она возможна, только если победитель, кто бы им ни был, не получает все: в частности, не имеет возможности уничтожить соперника. Иначе говоря, у побежденного всегда остается право вето на совсем уж неприемлемые решения – это и есть инклюзивность. В свою очередь, такая система отношений может работать в том случае, если участники готовы идти на компромисс. Ведь чтобы она работала, приходится постоянно договариваться, убеждать и уступать ради общего блага. Хотя, конечно, при этом страдают темпы, а зачастую и комплексность реформ.
Но это и есть та самая “Украинская политическая культура”, которая уходит корнями в глубину веков и которую воспроизвел Кравчук! Блокирование трибуны в Раде и протесты населения играли роль вето. Победители действительно не только не уничтожали побежденных, наоборот, успешно с ними сотрудничали: те же Кравчук и Кучма кооперировались с национал-демократами, а Ющенко подписывал меморандумы с Януковичем. Это было, возможно, не суперэффективно, зато по-украински инклюзивно – то есть действительно открывало дорогу к установлению подлинной демократии. Был только один регион, для которого это было далеким. И когда к власти пришла партия этого самого региона, она прежде всего постаралась разрушить традицию, заменив ее российским “холопьев своих мы казнить и миловать вольны”. Украина закономерно отторгла этот подход, с первых месяцев назвав власть Януковича “оккупационной”.
А как же с положительным аспектом решительности – способностью проводить реформы? Действительно, некоторые их искренне ожидали от Януковича. А дождались преимущественно затягивания поясов, что реформами назвать нельзя. Практически во всем остальном состоялся не просто откат назад, а катастрофическое падение. И избавиться от излишне щедрой социальной политики тоже не удалось.
В этом нет ничего удивительного, если вспомнить, что согласно Асемоглу и Робинсону альтернативу инклюзивным институтам составляют отнюдь не реформы, а экстрактивные институты, заточенные под обеспечение узкого круга элиты рентами в соответствии с принципами “ограниченного доступа”, описанными Нортом, Вейнгастом и Уоллисом. Именно их достаточно успешно создавали или восстанавливали “Македоны”, поскольку их вполне естественной целью была та самая “экстракция” ресурсов в свою пользу. Как и практически везде в мире – логика “ограниченного доступа” при отсутствии критически важных элементов инклюзивности не допускала эволюционного развития.
Украинский народ ответил на это так же, как все европейские народы к западу от нас. И нынешний Петр Алексеевич пришел к власти с мандатом не только на “сшивание” страны, но и на ее “перезагрузку” на новых принципах, включающих, как минимум, восстановление инклюзивных традиций. Эти две задачи органично объединяются в том, что лучший способ решить проблему сепаратизма раз и навсегда – это сделать Украину успешной и более привлекательной для жизни простых людей по сравнению с соседями. С другой стороны, это вряд ли удастся без восстановления правопорядка и устранения угрозы полномасштабного вторжения.
Однако между этими задачами есть и серьезные противоречия. Если отбросить инклюзивность и наводить порядок исключительно безжалостной силой, то сама логика войны заставит ограничивать демократию и милитаризировать экономику. Именно этого хочет от нас путинский режим, который, напомним, смог утвердиться во многом благодаря войне в Чечне. Кроме всего прочего, это означало бы, на радость сторонникам этого режима, изменить своей собственной культуре (а Майдан восстал именно против такого предательства). Не говоря уже о том, что экономические реформы при этом почти наверняка падут жертвой мобилизации всего и всех, ну или будут в итоге выхолощены, как петровские реформы, которые смогли модернизировать Россию лишь формально.
Если пойти по пути инклюзивной договоренности с местными элитами – олигархами – по модели Коломойского, то платить придется сохранением и расширением привилегий. Для этого придется ограничивать возможности конкурентов, собирать с других больше налогов и наделять олигархов иммунитетом от реституции “отжатой” некоторыми из них собственности. То есть действовать в классических принципах “ограниченного доступа”, покупая мир и покой, – естественно, за счет экономической эффективности, справедливости как равенства возможностей и других европейских идеалов, за которые боролись и умирали участники Майдана.
Хуже всего, что оба эти способа перечеркивают перспективы эволюционного развития, за который, в конечном итоге, боролся Майдан. Какая может быть эволюция под девизом “если враг не сдается, то его уничтожают”? А в случае широкого “договорняка” Украина снова окажется в той же точке, с которой она стартовала десять лет назад, только с Ахметовым, контролирующим четверть ВВП. Новые возможности при этом могут открыться разве что для новых “любых друзив”. К сожалению, все надежды на то, что наши олигархи в один прекрасный день увидят свой интерес в демократии и конкурентной рыночной экономике, на практике не оправдались: как оказалось, они мгновенно забывают красивые и правильные слова, как только видят возможность получить очередной кусок привычным способом, за счет привилегий. А тем более увидев конкуренцию, которой большинство из них боится панически, поскольку выросло в теплице государственного покровительства.
Поэтому меньшим из зол остается третий способ: включить в процесс массы. Конечно, от патерналистски настроенных людей тоже придется откупаться. Только не под лозунгом реприватизации (к счастью, нынешний Майдан обошелся без него), хотя реституция должна состояться обязательно. Соответствующий случаю девиз – “инклюзивный рост”, при котором олигархи остаются при своих (за минусом, конечно, отобранного силой), а вот остальные быстро улучшают свое материальное положение и получают возможности для самореализации.
Собственно, и здесь ничего особенно нового нет, это социал-либеральная экономика, характерная для тех европейских стран, которым удалось избежать скатывания к социал-демократии. Их опытом доказано, что такая система позволяет добиться достаточно высокой экономической эффективности, избегая острых социальных конфликтов, что и нужно в нашем случае.
Однако все имеет свою цену. Украине в этом случае вряд ли удастся существенно сократить перераспределение через бюджет. В определенной степени такая система будет поощрять, а следовательно, и воспроизводить патернализм. Более того, договариваться с олигархами тоже придется, хотя и на других условиях. Все это неизбежно будет тормозить экономическое развитие. Конечно, можно значительно уменьшить эти проблемы, если, воспользовавшись случаем, сбросить с экономики груз старопромышленного региона с неинклюзивной культурой и чисто олигархической экономикой. Возможно, это даже соответствует ожиданиям большинства населения Донбасса. Но готова ли Украина, как волк, ради свободы отгрызть себе зажатую капканом лапу и бежать дальше на трех? Или у нее все же есть шанс освободить ее и вылечить?
Владимир Дубровский
По материалам: Дзеркало Тижня
Поделиться новостью
